Читать книгу "В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян"

дереву и пальцем пригрозила:

— Вот теперь иди, похулигань, дурачок.

Теленок взглянул на нее, надув губы, повернул голову. Анаит улыбнулась и хотела пойти в дом, мать снова окликнула ее.

Когда они сели завтракать, Анаит заметила, что у матери озабоченный вид. Впрочем, она еще вчера заметила это, когда мать вернулась с работы, (она была звеньевой третьей полевой бригады), но девушка не придала значения, а сейчас ее обеспокоило выражение лица матери. Анаит заметила, как пару раз мать хотела что-то сказать, но, видимо, не осмелилась. Тем не менее, наконец, она спросила, не глядя в сторону дочери:

— Вчера ты опять получила письмо от Карена?

— Да.

— Что пишет, хорошо у него идут дела?

— Конечно, — ответила Анаит, не мигая, глядя на мать и стараясь поймать ее взгляд. Мать, глубоко вздохнув, наконец, взглянула на дочь:

— Дочка, лучше бы ты прекратила эту переписку.

Анаит чуть не выронила из рук чашку с чаем.

— Почему, мама? Тебе не нравится Карен?

— Он, может, мне и по нраву… родители мне не нравятся…

Анаит отпила еще глоток, чувствуя, что чашка дрожит в руке, потом отодвинула чашку:

— А что случилось, мама, что они тебе плохого сделали?

Мать непризвольно собрала со скатерти крошки хлеба.

— Что сказать тебе, дочка, вчера вечером возле колхозного управления я встретила эту Лусик.

— Мать Карена?

— Да. С почты вышла, вижу как-то косо смотрит, подумала, может на почте, или где-то, опять поспорила, она любит спорить. Остановила она меня, вроде, дело есть ко мне. Ты, говорит, уйми свою дочь, пусть нашего парня с пути не сбивает, мол, у него уже год, как есть невеста, учится в институте. Я застыла. Что за невеста, говорю? Выясняется, что она дочь ее дальнего родственника… Имя тоже назвала, я забыла… Да, Астхик ее зовут.

— А потом? — спросила Анаит неожиданно хриплым голосом, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, — что потом еще сказала?

— Ну, что должна сказать, дочка? — безнадежно махнула рукой мать. — Дочке скажи, говорит, что ее нога не коснется моего порога. Она еще в доме отца нас всех сделала врагами, говорит, вроде, Карен из-за тебя уехал на заработки, и Бог знает, что еще говорила… Несколько человек собрала вокруг себя, от стыда я чуть сквозь землю не провалилась… Лучше бы ты оставила его, дочка, с самого начала у вас все идет, как назло, плохо, а что будет дальше-то? Оставь, пока не поздно. Других парней нет? Смотри, сколько их в селе?

До позднего вечера Анаит бледная, разочарованная и печальная не выходила из дома. А вечером небо вдруг помрачнело, покрылось черными тучами. Она раскрыла окна. Начался дождь, холодный ветер нес свежий запах крапивы, зеленой травы, раскрывшихся цветов, мокрой земли. Дождь все усиливался, шумя в водосточных трубах, стуча по жестяным крышам и широким листьям тыквы на огороде. Волнуясь, небо постепенно прояснялось, то открываясь, вдруг, яркой белизной, то погружаясь в непроглядную тьму. Анаит сидела на тахте, стоявшей на веранде, укутавшись в мамин шерстяной платок, ее взяла дрожь. Когда она поднималась снизу в дом, мать беспокойно посмотрела на нее.

— Холодно, мама, или мне так кажется? — спросила Анаит, глядя на раскрытые окна.

— Нет, не холодно, просто у тебя на сердце печаль… от этого.

— Это неправда, мама, неправда, что у него есть невеста.

— А Карен сам тебе не сказал об этом?

— Это неправада, поэтому и не сказал. Ложь.

— Не ложь, дочка, я это еще в прошлом году слышала. Но значения не придала. В то время между вами ведь ничего не было. Потом вы начали встречаться, и я подумала, что никакой невесты у него нет, это все разговоры. Но вчера его мать своим языком сказала… А если хочешь знать правду, Карен сам должен был сказать тебе об этом… А он, видишь, скрыл… Правду говорят, что яблоко от яблони недалеко падает.

— Это неправда, мама, я в это не верю, иначе, он обязательно сказал бы мне, — устало произнесла Анаит и почувствовала, что она это делает с целью убедить саму себя, ибо для нее было ужасно тяжело, тяжело от сознания того, что любовь, ее первая любовь и связанные с нею все лучезарные и дорогие сны пропадали у нее на глазах, и она была бессильна что-либо изменить… Что делать, Боже мой… кому и чему верить… и на кого после этого можно надеяться? В этот день до позднего вечера, и весь следующий день Анаит шагала перед домом взад и вперед, сочиняя то письмо, которое она должна написать Карену. В уме письмо получалось точно таким, каким должно было быть написано, по мнению Анаит, человеку, который обманул остро, беспощадно, и в то же время, с чувством собственного достоинства. Но как только садилась за стол, чтоб доверить все это бумаге, получалось нечто бесцветное и жалкое, а по тону, каким-то унизительным, детским лепетом, а не письмом. Оставалось только омыть слезами. Чего стоит только начало: «Мой любимый, мой дорогой…» От слова «любимый» тошнит, как будто в нем что-то заключается такое… Это слово-лицемерие, слово-пустота…

«Дорогой…» Как будто, есть любовь.

Письмо никак не получалось. Но время, потраченное на него, бесцельно не прошло. К концу дня больше не было прежде жгущего чувства горя. Анаит казалось, что она вернулась с похорон родного человека, и только сердце ее до сих пор ноет от боли. Но Анаит к этому тоже стала привыкать, вернее, заставила привыкнуть, не замечать… А вечером к ней пришла одна из ее бывших одноклассниц, Агнесса, и сообщила, что сегодня в клубе будут демонстрировать новый индийский, бесподобно интересный фильм.

— Пойдем вместе, — сказала Агнесса, — одна не хочу.

— Конечно, идем, — быстро, с воинственной ноткой в голосе, ответила Анаит. Она сказала это таким тоном, что у Агнессы от удивления округлились глаза. — Во сколько начинается?

— В девять. Пол-часа осталось. Что с тобой салучилось, Анаит?

— А что должно случиться? Все нормально. Даже, очень хорошо. Значит, осталось пол-часа. Успею переодеться. Посиди немного, я сейчас. — Она в спешке сняла с себя халат, надела белое платье, сшитое на выпускной вечер, оторвав от груди и отбросив в сторону белую искусственную розу. Пропади все искусственное, все фальшивое. Быстро причесалась и вышла на веранду, где ее ждала Агнесса. — Пошли.

У входа в клуб стояла группа парней. Оживленно беседовали, смеялись. Среди них были Мушег и какой-то парень, который, видимо, в это время был в центре внимания присутствующих, смеясь, что-то рассказывал и все, глядя на него, тоже смеялись. Посмотрев внимательно, Анаит узнала парня, это был двоюродный брат Карена — Григорий. В